НАРОДНАЯ ЛЕНТА: Какой я помню войну и Победу. И не только.

Александр Донецкий в блоге от 9 мая («Спасибо деду за Победу?») высказал свой взгляд на Победу. Как и любой гражданин, он имеет на это право. Я не стану обсуждать его статью. Пусть Бог и совесть станут ему судьями. А  попытаюсь изложить свои впечатления о той войне и Победе.

Я родился 5 июля 1937 года.

Непосредственно о войне у меня осталось мало воспоминаний.

Например, как я лежу на тёплой печи в избе у бабушки в деревне в пяти верстах от станции Черская по Краснопрудинскому шоссе, и мама зовёт меня домой. Я капризничаю и кричу: «Не хочу!».

Мама срывает меня с печи и говорит: «Надо ехать. Война!». Я не понимаю, что это такое, но вижу заплаканное лицо мамы, мне становится страшно, и я прижимаюсь к её мягкой груди.

Помню ещё, как меня сталкивают в канаву с грузовика, и я прошу маму укрыть меня шубейкой. Я не помню ни взрывов, ни грохота. Но этот эпизод отчётливо врезался в память: наверно, просил укрыть меня, чтобы не слышать грохота и разрывов.

Ещё одно чёткое воспоминание: я уже в детском садике… Воспитательница говорит мне: «Иди скорее! К тебе приехал папа». Я выбежал и увидел сидящего в углу комнаты человека в тужурке.

Он обнимает, целует меня и говорит:  «Я твой папа». Я вырываюсь и кричу: «Нет, мой папа другой!». До сих пор не могу понять, почему я так решил тогда. Может, потому, что я впервые увидел человека с одной рукой и решил, что у моего папы обязательно должно быть две руки.

Воспитательница попросила меня, чтобы я отвёл папу домой. Как он встретился с мамой - не помню.

Есть ещё одно детское воспоминание, только не знаю, к какому периоду оно относится. Скорее, к довоенному времени… Мама спрятала в комод соевые батончики и просит поискать их вместе с ней. Мы дружно роемся в белье комода, наконец, находим конфеты и заливаемся радостным смехом.

И много воспоминаний уже в садике. Наиболее часто память возвращает меня на новогодний утренник. Мама приготовила мне костюмчик зайца: шапочку с торчащими ушами. Мы водим хоровод вокруг ёлки, поём песенку: «Огоньки сверкают красный, голубой. Хорошо нам ёлочка, весело с тобой». А я не отрываю взгляда от ёлки: там висят настоящие пряники и конфеты! Потом мы садимся за стол. А посредине стоит огромная тарелка с хлебом! И нетерпеливо ждём команду брать хлеб: столько, сколько хотим. Наконец, мы набрасываемся на хлеб, и каждый стремится ухватить намеченную ранее горбушку: её можно долго – долго медленно обдирать передними зубами.

А в обычные дни хлеб давали по норме. Сколько кусочков - не помню.

Мама моя всю жизнь, до глубокой старости, работала. Награждена медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг». Умерла в 1990-м году и похоронена по её просьбе в Орлецах.

Так распорядилась судьба, что первые мои детские воспоминания связаны именно с мамой. Наверно, потому, что отец, по рассказам мамы, служил кадровую службу (наверно, это похоже на сегодняшнюю службу по контракту?). Вначале был на Финской войне, и сразу – Великая Отечественная война.

Но за это время успел родиться я и мой братишка в 1938 году. К сожалению, он умер в 2001 году.

Отца я увидел впервые в 1944 году, когда он вернулся без руки с Ленинградского фронта. Ранило его под Волховом. И он потом рассказывал, что спасся чудом: его, раненного, вытащил из глубокой воронки друг Иван Ковальчук, который потом часто приезжал к отцу в гости в Псков, и я слышал их беседы о войне. Но память мало что сохранила.

Папа был старшиной миномётной роты артиллерийского полка. Награждён орденом «Отечественной войны» второй степени, медалями «За боевые заслуги», «За отвагу», за «Оборону Ленинграда» и «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг».

Папа не надевал свои награды: я ни разу не видел этого. Он был очень скромным и трудолюбивым. На левой руке у него сохранилось только три пальца (не было указательного и большого), но он научился писать оставшимися пальцами.

Из всех наград сохранился только орден. Я его передал сыну младшего брата.

Отец являлся инвалидом Великой Отечественной войны второй группы. Но всё время работал и занимал активную жизненную позицию: много лет был народным заседателем в городском суде. И я часто был свидетелем, как родственники осуждённых приходили к нему на консультацию: какой срок грозит преступившим Закон.

Долгое время каждый год отец проходил медкомиссию. Он незлобно шутил: «Проверяют, не выросла ли рука».

Умер отец сравнительно молодым, в 48 лет, в 1960 году. Похоронен папа в Пскове на кладбище Ивана Богослова. Там же нашёл приют в 2012 году и мой младший брат, родившийся в 1950 году.

Во время войны наша семья и мамина сестра жили в эвакуации, в Мордовской АССР, в городе Краснослободске. Я потом встречал многих псковичей, живших во время эвакуации в Мордовии. Видимо, существовала какая-то разнарядка на места эвакуации.

Когда освободили Псков, выехать туда можно было только по приглашению: получить из Пскова документ, подтверждающий, что там уже живут родственники.

Мамина сестра, как жена геройски погибшего лётчика, вскоре получила разрешение на возвращение в Псков. И прислала нам вызов. По такому вызову разрешалось брать с собой ещё одну семью. И мы взяли каких-то маминых знакомых.

В Краснослободске я окончил первый класс и помню, как учили писать в тетрадке наклонные линии, а потом и буквы.

В городе была высокая пожарная каланча. И на ней вывешивали красный флаг, если мороз был больше тридцати градусов. И помню, как часто выбегал раздетый смотреть: висит ли флаг? И радости не было предела, когда флаг появлялся – в школу можно не ходить!

Помню сильный летний пожар на нашей улице. Напротив деревянного дома, в котором мы жили, располагалось двухэтажное кирпичное здание общежития ФЗУ. Однажды оно загорелось. Дул сильный ветер, и огонь быстро распространялся  по одной стороне улицы – дома были только деревянные. Мы вынесли вещи из дома и молили Бога, чтобы огонь не перекинулся на нашу сторону. К счастью, так и случилось. А противоположная сторона улицы выгорела полностью.

Помню, как отъезжали на газогенераторных полуторках, когда получили вызов. Около кабины, в её высоту, стояла круглая железная печь, которая топилась мелкими дровами. Ехали мы  в Ковылкино: видимо, там был железнодорожный узел.

А в Бологое была пересадка на Псков. И там впервые увидел немцев. Группа каких-то людей что-то делала на железнодорожных путях. И я узнал, что это пленные немцы. Моему удивлению не было предела: это ж настоящие люди! В моём представлении немцы были страшными: с длинными носами, большими кривыми ногтями и длинными зубами -  такими их рисовали на плакатах.

Пленных немцев я встретил и в Пскове, когда мы туда вернулись. Запомнилась группа немцев, не более десяти человек. Они ходили строем, но без конвоя, и разбирали развалины, что были вокруг.

Я с ними познакомился: угощал их хлебом и варёной в мундирах картошкой. Время было голодное, но я, видимо, урывал от себя и делился с немцами. В ответ получал глиняные игрушки и деревянные свистульки.

Не буду лукавить: я не помню День Победы. Видимо, был занят более насущными для себя делами. Ещё, наверно, и потому, что война для меня закончилась тогда, когда вернулся с фронта отец, когда освободили Псков. И мне было непонятно, зачем уличные репродукторы так часто объявляют об освобождении очередного города. Я считал, раз Псков освобождён, значит, и война закончилась. Я спрашивал об этом взрослых, но они в ответ только улыбались.

Когда вернулись в Псков, к нашей радости, наш деревянный дом на Некрасовской 11А оказался цел. Рядом сохранился  и деревянный дом 11-ый, а напротив – двухэтажный 12-ый. Кстати, он стоит и поныне. Остальных домов давно уже нет.

Город был в страшных развалинах. На Некрасовской улице, до Октябрьского проспекта, уцелели только те деревянные дома и Поганкины палаты. И ещё долгое время  стояли остатки железобетонной водонапорной башни.  Потом её взорвали и разобрали.

Квартира наша оказалась занята, и пока квартирантов выселяли через суд, мы жили на каком-то чердаке у той маминой сестры, что прислала нам вызов. Дом тогда располагался на улице Карла Маркса, в районе теперешнего базара. Он отлично был виден от теперешнего Детского парка.

В нашем доме жило шесть семей. Имелось три входа со стороны Некрасовской и три - с противоположной стороны. Мы занимали две проходные комнаты. Была общая кухня с другой семьёй, там стояли умывальник с ведром и два стола. На кухне была плита, топящаяся дровами. Но ею пользовались лишь по праздникам. Пищу готовили на денатуратовых керогазах, а позже  денатурат заменили керосином.

Из кухни имелся выход  в чулан и в выгребной туалет. Подобная планировка была и в других квартирах.

Отапливались квартиры печами. За водой ходили на улицу, на колонку.

На два дома (11-ый и 11А) имелась помойка: железобетонная или деревянная (не помню) с крышкой. Эту яму каким-то способом регулярно чистили.

Во дворе у нас был сарай, где мы держали поросёнка и кур. Позже держать скотину и живность запретили.

В городе работала только одна баня – Гельдтова. Поэтому были огромные очереди. Но потом открыли ещё одну – на Плехановском посаде, и с мытьём стало легче.

В Пскове я пошёл во второй класс, в восьмую школу, что находилась тогда на Гоголевской улице.

В этом доме мама с сыновьями прожила до 1966 года, когда получила двухкомнатную квартиру на Гражданской улице, д. 17. Я в это время жил в Баку. И вернулся в Псков в 1971 году.

В разных странах по-разному относятся к той войне и ко Дню Победы. Во времена СССР и теперь в России войну по праву называют Великой Отечественной войной. Во многих странах считают ту войну Второй мировой войной 1939-1945 годов.

Наша семья всегда празднует День Победы 9 мая. Наверно, ещё и потому, что нам несказанно повезло: в боевых действиях участвовало восемь членов семьи, включая родственников супруги.  И все вернулись с орденами и медалями, многократно раненными, контуженными, но живыми: «ноги целы, руки целы. Что ещё?». И только один мой дядя, младший мамин брат, погиб, переходя линию фронта, чтобы попасть к своим. И ему ещё не исполнилось семнадцать лет.

Сейчас их уже нет в живых. И я теперь самый старший по возрасту в роду Кустовых.

К георгиевским ленточкам и к слогану «Спасибо деду за Победу» отношусь положительно: они носят воспитательный характер и являются как бы эстафетой передачи исторической памяти от поколения к поколению.

А вот термин «дети войны» не приемлю. Не нужно никому такое деление.

На мой взгляд, военное поколение (люди, выжившие в годы войны) должно делиться на фронтовиков (участники боевых действий, включая партизан) и свидетелей войны. Ещё есть военнопленные и узники. Скорее всего, они тоже являются свидетелями войны.

Свидетелей войны можно отнести к активным: например, тех, что работали на территории СССР на заводах, фабриках, лечили, учили, пахали, сеяли и т.д. Есть и пассивные: например, учились, ходили в садик на той же территории. К пассивным можно отнести и узников, и военнопленных.

Военное поколение жило и на оккупированной немцами территории СССР.

Большинство людей военного поколения уже имеют те или иные льготы. Проблемы могут появиться лишь у некоторых пассивных свидетелей войны. Если они ещё по какой-либо причине не заработали льготы, им необходимо их предоставить как свидетелям войны.

Когда писал, снова пережил прожитое. Не все воспоминания изложил. Многое ещё сохранилось в памяти о детских годах.

Может, получилось сумбурно, но, поверьте, искренне и правдиво.