Ещё о памяти.
Он всегда поражается удивительным свойствам человеческой памяти.Память запоминает события жизни выборочно. Только моменты, оставившие заметный след.
И он понимает, что память человека не случайно так устроена.
Когда это началось? Когда возникло у него это непреходящее, щемяще-радостное чувство?
Сколько лет прошло с тех пор, а его всё терзает этот вопрос, не даёт покоя: когда?
И ответ существует, он есть и лишь затаился на задворках души и спрятался в глубинах памяти.
И всплывают воспоминания детства.
Вот он в кругу своих братьев. Они годкИ: разница лишь в год в ту или иную сторону.
И бабушка пытается заставить их молиться Богу, просит запомнить молитву. Но получает дружный отказ. И только он послушно учится креститься и молитве. И только он один с удовольствием пьёт парное молоко из подойника сразу после дойки.
А братья брезгливо отворачиваются: не хочу, не нравится, не буду.
И он до сих пор ощущает тот незабываемый, необычный вкус тёплого коровьего молока и молочную пену на губах.
Наверно не случайно, когда бабушка впервые после войны приехала к ним в город, из всей торицы стоящих перед ней внуков, поцеловала первым его.
И он почти уверен, что всё это помогло ему выжить, когда случилась трагедия. А братья уже давно в мире ином.
И ему обидно и стыдно, что он до сих пор так и не посетил могилку бабушек, не поклонился праху этих святых людей.
Всё некогда, всё какие-то дела не позволяют. И сколько раз откладывалась запланированная поездка.
А чаще всех видится ему далёкая картина лета. Он лежит на тёплой гладкой лежанке печи, сверху покрытой одеялом. Он любил залезать на эту лежанку в любое время года, когда бабушка заканчивала своё колдовство возле печи.
Лежанка была просторная: иногда там оказывалось сразу трое. Он и два брата. Но такое случалось не часто, братьям не нравилось стукаться головой о потолок, когда они пытались вставать на колени.
Поэтому чаще всего на лежанке он оказывался один. Его там всё устраивало, он мог часами лежать на спине и мечтать.
Он не помнит те свои мечты. То были детские мечты. О том, как вырастит и станет большим и взрослым. О том, что … Дальше мечты обычно обрывались, он не представлял, что это такое: быть взрослым, он не мог увидеть себя таким, каким, например, видел маму или дядю Павла.
Не хватало фантазии. Дитя ещё, ему нет и четырёх.
В этот раз его мечты прервались голосом мамы. Она только что пришла с поезда и о чём-то громко разговаривала с бабушкой.
«Слезай, одевайся. Быстрее. Едим домой, в город».
Он не понимал, зачем уезжать домой, когда здесь так хорошо.
И захныкал: «Не хочу!».
Мама сдёрнула его с лежанки, и он увидел её лицо. Обычно мама всегда улыбалась, когда с ним разговаривала. Сейчас она была строга и испугана: «Поехали скорее. Война!».
Он не знал, что такое «война». Но увидев на глазах мамы слёзы, испугался и уткнулся лицом в мягкую мамину грудь.
Может, с этого всё и началось?
Потом он много раз слышал это страшное слово. И когда «сваливались» в канаву с грузовика, чтобы спрятаться от бомбёжек, и он просил маму укрыть его меховой шубейкой, чтобы не слышать взрывов падающих с неба бомб. И потом, когда пришёл с войны папа.
Был обычный садиковый день, когда воспитательница ему сказала: «Иди скорее! К тебе приехал с войны папа!».
Он тогда впервые увидел отца. Все его жизненные воспоминания были связаны с мамой и крутились вокруг мамы. А тут незнакомый человек в военной тужурке обнимет, целует его и говорит, что он его папа!
Он вырывается и кричит: «Нет! Мой папа другой!». И сейчас, до сих пор, он так и не может объяснить себе, почему сказал тогда, что «мой папа другой». Может быть, из-за того, что у того человека была только одна рука?
Но он не забывает завистливые и восхищённые глаза детей, когда гордо сказал в группе: «Ко мне вернулся с войны мой папа!».
Может, вот с того всё и началось?
Или вот с этого?
Он видит себя босоногим пацаном с ватагой таких же огольцов.
Они залезли в глубокую пещеру, вырытую на берегу речки.
Она протекала внизу, а пещера находилась вдалеке, на её высоких, обрывистых склонах. Им нравилось находиться в пещере. Там постоянно было темно и прохладно.
И они представляли себя разбойниками, прятавшимися в этой пещере, и у всех были деревянные кинжалы.
Но сегодня им не повезло: вскоре услышали удивлённые голоса: «Кто-то залез в нашу пещеру!»
И увидели двух взрослых ребят.
«А ну, проваливайте отсюда! И чтоб духа вашего здесь больше не было! Ещё раз застанем, яйца отрежем!». И показали настоящий ножик.
Мальчишек, как ветром, сдуло из пещеры, и больше в пещеру они не лазали.
А однажды он увидел на берегу много людей, кричащих «Утонул!». И лежащего мальчика. Тогда он впервые увидел посиневшего мертвеца.
И вспоминается зима в городе, в котором жил во время эвакуации.
Стояли настоящие зимы, снежные, с трескучими морозами. В такие дни он выбегал на улицу, чтобы посмотреть на городскую пожарную колокольню с надеждой увидеть на колокольне красный флаг.
«Ура! Флаг! Занятия отменяются!». Это случалось, если градусник показывал больше тридцати градусов.
Однажды, в такой мороз, его двоюродный брат предложил ему лизнуть языком железную щеколду двери. «СлабО, лизнуть! Не бойся, попробуй». И он осторожно прикоснулся кончиком языка к металлу. И сразу убрал язык в рот. И взвыл от дикой боли. И на щеколде остался «кусочек» языка.
А брат радостно злорадствовал: «Дурачок! Не надо было дёргаться, а попросить, чтобы отлили язык тёплой водой». Вишь, какой умный!
Он ещё долго после этого не мог ничего брать в рот. Но получил урок на всю жизнь.
И той зимой он научился кататься на лыжах.
Мама работала в общежитии ФЗУ. А рядом был глубокий овраг. И он приходил к маме и брал ФэЗэУшные лыжи. Привязывал их верёвочками с помощью палочек к валенкам. И смело скатывался в глубокий овраг. Конечно, сначала часто падал. Но снегу было много, и он был мягкий. Потом пошло лучше, и он уже мог, не падая, скатиться вниз, до самого дна оврага.
И эти детские лыжные навыки кататься с гор сохранились до сих пор.
Деревянный одноэтажный домик в том городе, где они жили, стоял напротив кирпичного двухэтажного ФЗУ.
И однажды, в летнее время, здание загорелось. Дул сильный ветер в одном направлении. Огонь быстро распространялся по одной стороне улицы, где стояли деревянные дома.
Конечно, приехала пожарная команда – лошадь с бочкой для воды и двуручной помпой.
И пожарники поливали водой только дома, ещё не охваченные водой, и дома на противоположной стороне.
Жители противоположных домов вынесли вещи на улицу и молили Бога, чтобы огонь не перекинулся на их сторону.
К счастью, так и случилось. Но домов погорело много. А от общежития остались только стены. И он вместе со всеми часто посещал это пепелище.
Нет. Эти детские воспоминания не убирают вопроса: когда, где это началось? Душа не слышит ответа.
И снова, как книга, листаются страницы памяти.
И мелькают, как кадры кино, эпизоды и случаи, жизненные моменты.
Вот он впервые видит живого маленького, розового поросёночка, которого принесла в дом его тётя.
А вот он едет куда-то на газогенераторном грузовике, машине, топящейся дровами, чтобы возвратиться на поезде в родной город. И за рулём сам начальник местной автоколонны Ерёменко, фамилия которого для чего намертво засела в памяти.
Значит, это уже 1944-ый год.
И на одной из железнодорожных станций он увидел немцев. Живых, настоящих.
И его удивило, что они – обычные люди, как все. А не такие, какими он их однажды увидел на плакате «Убей гадину!»: с длинными, костлявыми руками и длинным носом.
Зато потом, по возвращению домой, он приносил хлеб пленным немцам, разбиравшим без конвоя развалины. А взамен получал вырезанные из дерева разные вещицы.
Глупый был: ничего не сохранил.
И часто вспоминается настоящий цейсовский бинокль, который подарил мамин брат, вернувшийся с войны. И до сих пор жалеет, что по-глупости разобрал его на прожигательные стёкла.
И ещё проносятся в памяти много-много эпизодов из детства. А ответа всё нет. И душа шепчет: «Не то!».
Вот он пишет изложение, кажется, в четвёртом классе: «Как я провёл зимние каникулы».
Он помнит содержание того «сочинения». И оно ему и сейчас нравится.
Он там придумал, как в бабушкин хлев через соломенную крышу провалился волк. И упал сразу на рога коровы, которая его отшвырнула к овцам. Волк, мотаясь по хлеву, очутился в курятнике. Поднялся переполох. Бабушка проснулась и прогнала волка.
Учительница тогда похвалила его перед всем классом.
Может, это и послужило началом? И стало толчком?
