Память.

Завтра настанет  9-ого мая. В этот день, девятого мая 1945-ого, закончилась самая кровопролитная война в истории человечества. Закончилась победой над фашизмом народов республик СССР при участии войск некоторых государств Европы и Америки.

Пожалуйста, вдумайтесь: прошло уже шестьдесят восемь лет. И посчитайте. И получится, что воинов, непосредственно участвовавших в боевых действиях, во всём мире осталось совсем немного! Значит,  таких людей надо беречь и сохранять в  прямом смысле слова!

А известно ли, сколько их живёт в Росси и странах СНГ? Сомневаюсь.

Понятие «ветеран Великой Отечественной Войны» довольно широкое. И поэтому, слава богу, таких ветеранов значительно больше. Наверно, несколько сотен тысяч. Думаю, что сейчас участников  войны в той или иной форме, тружеников тыла, а также людей, наяву видевших эту страшную войну, в России не больше миллиона.

Поэтому  хорошо, что пока ещё живы люди, родившиеся в тридцатых годах прошлого столетия, – свидетели  той войны.

И призываю их воскресить в памяти своей рассказы о войне, которыми, наверняка, делились с ними участники войны: родители, родственники (близкие и дальние), их друзья. И надо это сделать незамедлительно. Чтобы  сегодняшнее поколение знало и не забывало ту великую войну.

И подаю пример.

Я не помню День Победы. Видимо, был занят в тот день более важными для себя детскими делами. И, думаю теперь, ещё и потому, что война для меня закончилась уже тогда, летом 44-ого, когда освободили Псков, и мы вернулись туда; и тогда, когда пришёл с фронта без руки отец. Поэтому память не сохранила ничего о девятом мае 1945-ого. Но сохранилось лицо мамы, приехавшей за мной в деревню и её «Война!». И бомбёжки, когда куда-то ехали и прыгали в канаву с грузовика, чтобы спрятаться от самолётов. Вот и всё. Только эти эпизоды остались в моей детской памяти непосредственно о войне.

Но хорошо помню полуголодные военные годы в эвакуации, в Краснослободске Мордовской АССР, новогодний утренник в детском саду, когда разрешили брать хлеб без ограничения, и ёлку с разноцветными шариками и пряниками на ветках, и костюмчик зайчика, который сшила мама. И многое другое.

Сейчас я удивляюсь той детской военной и послевоенной  памяти. Она хранит десятки различных эпизодов и радостных, и грустных. Но я не буду вам рассказывать это. Об этом знает мой старший внук. И очень надеюсь, что многое из рассказанного не забудет. К сожалению, мало что знают дочери: некогда было им рассказывать: работа, заботы - повседневная круговерть. Вот как устроена жизнь наша!

Поэтому и взываю: откликнитесь, поделитесь памятью своей о ветеранах, о войне. Ещё не поздно!

И после раздумий и длительных колебаний делюсь воспоминаниями. Задержка по времени связана с тем, что рассказать-то надо   историю частной жизни, по сути, историю одной семьи. Удобно ли это делать? Корректно ли я поступаю? Как воспримут читатели? Найду ли понимание? Подобные вопросы и задержали  мой рассказ.

Подкрепляет моё решение и надежда на терпимость человеческую,  на доброту и великодушие читателей.  И ещё один положительный момент: ведь каждый имеет возможность и не читать данный  «монолог».

Мама.

Она «хранитель» моих воспоминаний о раннем детстве. И не только.

И как оказалось, детские  воспоминания  – самые яркие, незабываемые.  Я уже писал о них и допускаю возможность повторения, а, может, и добавления  новых штрихов к сказанному.

Тётя Нюра, Аннушка, Анна Ивановна.  Так её называли родственники, знакомые  и всё, кто бывал в нашем гостеприимном доме в Псков, на улице Некрасовской 11а.

Мама родилась в псковской деревне, в пяти верстах от железнодорожной станции Черская, если двигаться по грунтовой дороге в сторону населённого пункта  Красные пруды.

У её мамы было семеро детей: четыре мальчика и три девочки. Рождалось больше, но выживали «сильнейшие». Мама была старшей из девочек и второй по возрасту среди детей.

Семья многодетная, исконно русская, работящая, с крестьянским укладом жизни. К сожалению, таких семей в России сейчас уже почти не встретишь. Да и деревни той уже нет даже на псковской карте, а от родового дома сохранился лишь фундамент хлева, а дом сожгли злые люди.

Маме удалось окончить только два класса сельской школы, но владела письмом и любила читать  «толстые» книги до последних дней жизни.

Первые воспоминания – слово «война», услышанное от мамы, и «сладкое» воспоминание о конфетах, соевых батончиках, которые она прятала от меня в комоде, и мы совместно с ней  их находили и искренне  радовались находке.

Помню ещё, как прошу маму укрыть меня меховой шубейкой, чтобы  не слышать грохота от разрывов бомб, которые сбрасывали с самолётов фашисты, и мы «сваливались» с грузовика в придорожную канаву.

И множество воспоминаний  об эвакуации, в г. Краснослободске Мордовской АССР. Мама работала тогда на разных должностях, в том числе и  комендантом общежития ФЗО (предшественник ПТУ), и я с младшим братом приходил к ней в выходные дни, когда не работал садик, и она разрешала пользоваться взрослыми лыжами. Тогда я и  научился кататься на лыжах с крутых заснеженных оврагов. Лыжи были примитивные, крепились к валенкам с помощью небольших палочек-прутиков.

А  чаще вспоминается мамино раздосадованное лицо, когда она однажды долго безуспешно что-то искала в шкафу.  Мне было жаль её. На мой вопрос: «Что ищешь?», ответила: «Отстань. Не давай досады». Позже я узнал, что она искала красивый бежевый женский костюм, её любимый жакет с юбкой, чтобы продать или обменять на барахолке. Чем закончилась эта история – не помню.

С мамой связано ещё одно знаменательное событие. В пятом или шестом классе я начал курить, а папиросы воровал у отца: пачка «Беломорканала» всегда лежала на комоде. И однажды мама это заметила. Я обещал ей никогда больше не курить, только пусть не говорит отцу. Она обещала, и слово сдержала. И я с тех пор не курю.

Родители постоянно работали, и им  не хватало времени, чтобы заниматься нашим воспитанием в теперешнем понимании: они, например, не проверяли, сделаны ли уроки, верили нам на слово. Конечно, они посещали родительские собрания, расписывались в дневниках. Но мы были предоставлены сами себе и всё свободное время проводили на улице. И не «скурвились», «не свихнулись», «не снюхались» с уличной шпаной. И заслуга в этом, несомненно, семьи, наших родителей. Они жили дружно, не ругались, любили и уважали друг друга. И мы всегда были умыты, обуты, одеты, накормлены. У нас в разное время были  лыжи, коньки, велосипед, фотоаппарат.

Время тогда было трудное, голодное послевоенное. Выручала родная деревня, бабушка держала скотину, возделывали огород, имелся фруктовый сад. И мы  всё лето и зимние каникулы проводили там. Чудесная природа,   берёзовая роща,  речка с многочисленными «вирами» и «плёсами», прозрачная, холодная вода с ключа, деревенская банька с каменкой, которая топилась по-чёрному, – таковы незабываемые воспоминания о той поре.

Там я получил и первые крестьянские навыки: научился косить, молотить, скирдовать сено, доить корову, кормить домашнюю птицу и  тому подобным крестьянским заботам.

Запомнились длинные бесконечные очереди в магазине за хлебом по карточкам. Однажды я потерял эти карточки. Хорошо, что это случилось в конце месяца. Маме удалось, как мне теперь кажется, утаить это от отца, и для меня всё закончилось благополучно.

Вспоминаю и первые заработанные деньги в 1947 году, в последний день перед  денежной реформой. Я помог женщине грузить ящики с «Нарзаном» из склада, который располагался в подвале тогдашнего кинотеатра «Родина» (теперешняя музыкальная школа)  и получил от неё десятку. Побежал в магазины, а на прилавках – пустота. Чтобы не пропадала кровно заработанная купюра, купил за 9 руб. 80 коп в магазине «Динамо» (на месте теперешнего Детского парка, почти напротив аптеки) толстенную книжку то ли Вильямса, то ли Докучаева про земледелие. Книга ещё долго пылилась на этажерке, в доме  на Некрасовской, потом исчезла, ни разу мною не раскрытой.

Мама была весёлой, жизнерадостной женщиной, и после войны очень хотела иметь  дочь. И через 13 лет после моего рождения, в 1950 г., родился мальчик. Особой грусти у мамы я не заметил, но отец был очень доволен и назвал сына Валерой.

Работала мама много и после выхода на пенсию. Жила она с Валерой, и я не вмешивался в их жизнь. Наверно, зря. Может быть, «вмешательство» моё могло бы как-то продлить её жизнь.

Мама награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

Умерла на семьдесят восьмом году жизни, в 1989 г.

Отец.

Он тоже из простой крестьянской семьи, из деревни по соседству. В их семье было три сына и две дочери. Отец был старший по возрасту.

Почему именно с мамой связаны первые запомнившиеся воспоминания? Скорее всего, потому, что отца впервые увидел, когда  его комиссовали после тяжёлого ранения  в боях под Волховым, и он приехал в Краснослободск.

Так сложилась жизнь, что он служил «кадровую» в РККА (теперь это, наверно, называют службой по контракту), затем участие в финской войне и  - Великая Отечественная. Но в 38-ом,  «успел» родиться мой средний братишка Олег,  которого, к сожалению, уже нет в живых.

Термин «кадровая» я услышал от мамы, когда уже вернулся в Псков из Баку и расспрашивал её про папу. Так сложилось, что большинство сведений об отце я узнал уже от мамы именно тогда.

И меня постоянно грызёт совесть, терзает душу и не даёт спокойно спать моё тогдашнее душевное  равнодушие к истории нашего рода, нерегулярное общение с отцом, с мамой. Сейчас я пытаюсь восстановить родословную, но уже поздно, и я оказался самым старшим по возрасту мужчиной в роду.

Ведь я помню, что в раннем детстве, в детсаду  и начальных классах школы отец часто рассказывал про войну. И от него я впервые услышал песню «Что ты вьёшься, чёрный ворон» и «Землянку».  И про наши «Катюши» и немецкие «Ванюши».  Отец называл «Ванюшей», по-моему, какие-то миномёты.

И помню его рассказ, как его спас солдат Ваня Ковальчук, вытянувший отца  из глубокой воронки. Отец говорил, что если бы не Ковальчук, ему пришёл бы каюк.

Иван Ковальчук часто приезжал после войны к отцу в гости, а из каких мест – не знаю.

А потом, в пятом или шестом классе, у меня наступил пресловутый «переходной возраст». Мне стало «некогда» общаться с отцом, появились какие-то «неотложные дела». Затем - учёба в техникуме и отъезд в Баку. Свидания с родителями стали реже.

Вот так или подобным образом и теряется связь поколений, нарушается родовая преемственность.

Не знаю, может, так сложилось только у нас, в других семьях могло быть иначе.

Поэтому в очередной раз обращаюсь к молодым семьям: не забывайте родителей, поддерживайте связь с родственниками, интересуйтесь историей рода, слушайте и записывайте рассказы участников или свидетелей той страшной войны. Они ещё живы.  Скоро станет это невозможным.

Я понимаю, что многим сейчас «не до жиру, быть бы живу». Но «не хлебом единым жив человек».

Умер отец от рака желудка в 1960 г., у постели  в тот день находились мама, я и Валерка, брат Олег был в командировке.  Умирал он тяжело, очень похудел.

И опять сложилось нескладно: мне очень надо было, так мне тогда казалось, уезжать в Москву.

Возвращалась из командировки в Баку моя тогда ещё просто знакомая, ставшая вскоре женой. И мне очень хотелось ехать с ней из Москвы в одном поезде.

Я объяснил это маме, она поняла и простила меня. И я уехал, не дожидаясь похорон. Но не уверен, что тот мой поступок простил отец.

Сколько классов закончил отец, не знаю. Вроде, четыре, со слов мамы. Но помню его красивый почерк по тем немногим фронтовым письмам, «треуголкам», что получала мама. Маму в письмах он называл «Мой Нюрчик».

До войны, со слов мамы, отцу частным образом удалось какое-то время поучиться на закройщика: он хотел стать портным. Но война и тяжёлое ранение (потеря руки)  помешало осуществлению его мечты.

Когда вернулись в Псков, отец работал снабженцем на местном льнокомбинате, находясь в постоянных командировках. Помню текст телеграммы, которую он прислал из Мценска: «Умираю голодом шлите деньги».

Он был по-мужски суров с сыновьями. Бывали случаи, что в ход шёл  и солдатский ремень, если слова до нас «не доходили». Особенно  тогда доставалось Олегу, я же был покладистым. Запомнился случай, когда Олег поздним осенним вечером убежал в ближайшие развалины и долго не возвращался, не смотря на мамины уговоры. Вернулся, когда уснул отец.

Папа как любой отец, любил нас, старался приобщить к труду. Он научил меня раскалывать чурбаки вдоль сучка, работать с пилой, чтобы срез получался ровным. И целоваться, когда в порыве отцовской нежности, однажды целовал меня, засунув в мой рот язык. Мне было неприятно, я пытался вырваться, но отец не отпускал меня. Я считал, что поцелуй с использованием языка – достижение теперешней цивилизации, а оказалось, что ещё в конце сороковых – начале пятидесятых годов прошлого столетия так уже целовались русские деревенские парни.

Отец был удивительно трудолюбив и  в жизни занимал активную позицию, много лет был народным заседателем в суде. И помню, что к нему часто обращались родственники подсудимых за консультацией.

Вот такая напряжённая трудовая жизнь, постоянные разъезды, недоедания, недосыпания, стрессы по-теперешнему, конечно, укоротили его жизнь: умер он в 48 лет.

Сейчас я, как бы заново начав жизнь в 48 лет (после тяжелейшей черепно-мозговой травмы), особенно ясно ощущаю, как отцу было тяжело жить инвалидом в 32 года! Но он не сдавался, никогда не жаловался, был бодрым и жизнерадостным до последних дней. Научился писать тремя пальцами левой руки. Помню, что его только возмущало одно: ежегодное посещение врачей на предмет продления инвалидности. Он незлобно шутил: «Проверяют, не отросла ли рука».

Может, это простое совпадение, но число 48 оказалось роковым для мужчин нашей семьи: в этом возрасте получил инфаркт Валера, а Олег с трудом выжил после тяжелейшего приступа хронической астмы.

Я их предупреждал после своей травмы, чтобы они внимательны были в этом возрасте. Не помогло: от судьбы ведь не уйдёшь.

На фронте отец был старшиной – высшее солдатское звание. Старшина, особенно в войну, - отец и мать для солдата. Отца, наверно, уважали, иначе бы Ковальчук не стал бы, рискуя собственной жизнью, под бомбами и снарядами, вытаскивать отца из ямы.

Отец был неоднократно ранен. Я видел разноцветные нашивки на гимнастёрке и следы ранений на ногах и спине.

Он был скромным и никогда не носил награды. Награждён отец медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда». После войны, как и все участники войны,  получил медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.».

Имел «Орден Красной звезды». И «Великая Отечественная война» 1-ой степени. Из всех наград сохранился только этот орден. Остальное – что-то подарили, а что-то потеряли. Помню и сам играл с пацанами какой-то медалью в денежную монетную игру «сару», используя медаль как биту.

Дядя Жора.

Брат мамы Георгий Иванович Мудров стал профессиональным военным. Успел до войны окончить псковский землеустроительный техникум. Прошёл всю войну, с первого дня, закончил её в Праге. На фронте был картографом в топографической службе, обеспечивая войска картами. 

После войны служил до выхода на пенсию на Дальнем востоке. Ушёл в отставку в звании майора. Выше, как он говорил, не позволяло образование: надо было кончать Академию.

Умер на шестьдесят первом году жизни  в Пскове,  в 1978 году. Награждён медалью «За отвагу» и другими, а также   двумя орденами «Красной звезды».

Дядя Миша.

Папин младший брат Михаил Алексеевич. Тоже прошёл всю войну с первого дня.

Закончил войну гвардии сержантом. Награждён медалями «За отвагу», «За боевые заслуги» и ещё одной, не помню название.

Воевал в пехоте. Ему повезло, вернулся домой без тяжёлых ранений, но был неоднократно контужен. Последние годы жил  в Пскове, умер на шестьдесят четвёртом году жизни,  в 1984  году.

Интересный факт: никто из них не носил медаль «За победу над Германией», видимо, считая её «не боевой».

Младшим сыном  бабушки по маминой линии был Алексей. Он с двоюродным братом в 42-ом или 43-ем пытались на границе с Эстонией перейти линию фронта, чтобы уйти к «своим».  Алексея убили, а брата отправили в Освенцим.  И он пережил этот ад,  выжил и здравствовал  до 85-ти лет. Умер в Пскове.

Об остальных мужчинах нашего рода рассказывать не стану. Отмечу только: нам несказанно повезло, из семи погиб только один!  Правда,  ни один не дожил и до 65-ти.

Конечно,  женщины нашего рода заслуживают отдельного рассказа. У каждой – уникальная судьба.  Они с честью вынесли тяготы военного времени и послевоенной разрухи. Вырастили  и дали образование детям, у которых подрастают внуки.

И пусть их уже нет в живых. Но зерно заложено в благодатную почву. Честь и хвала им за это! И они жили, как и подобает  женщинам, дольше мужчин. А бабушка по папиной линии прожила 98 лет!

Вот на этой мажорной ноте и закончу свой рассказ о некоторых представителях своего рода.

Желаю жизненных благ и успехов!

И не забывайте  родителей, помните о корнях своих!

 Всех с наступающим Днём Великой Победы!